— В ближайшем будущем прибыль от полученных результатов во много раз превзойдет затраты, связанные с финансированием этой работы, — настаивает Балавадзе. — Так думаю не только я. Подобного мнения придерживаются академик Симонян, профессор Иванаускас, а также мировая знаменитость доктор Уорд.
— Вы по-прежнему имеете в виду обувь и одежду?
— Я имею в виду научную проблему, а то, о чем говорите вы, — ее практический результат.
— Вопросами обуви и одежды занимаются совсем другие предприятия, — еще раз напоминает Скворцов.
— Но ведь речь идет о разработке нового принципа. Бывают случаи, когда частные интересы крепости необходимо подчинить общим, государственным интересам.
Скворцов говорит:
— Мы не должны забывать о разделении труда. Мы не должны забывать о технической политике. Может быть, обработку того участка следует поручить одной из двух этих организаций?
— Нет, — отчаявшись победить, печально качает головой биолог. — Это могли бы сделать только мы. Только мы могли бы сделать это качественно, ибо тема, о которой идет речь, родилась и развивалась в нашем коллективе. У нас есть важные данные. У нас есть плодотворные идеи. Мы на пороге крупного открытия. Мне трудно вам объяснить: мы говорим на разных языках.
— Вы забываете о том, товарищ Балавадзе, что перед нашей организацией стоят вполне определенные, конкретные задачи, связанные… вы и сами прекрасно знаете, с чем именно связанные. У кого жить, товарищ Балавадзе, тому и служить.
— Значение работы, которую мы задумали, огромно. Наша организация и те родственные организации, о которых вы говорили, — разве это в некотором роде не одно целое? Разве все мы не принадлежим нашей стране и тому большому, что отражается даже в названиях наших учреждений?
6
Территория института Крюкова состоит как бы из двух частей. В основной расположены конструкторский, производственный, испытательный и ряд других корпусов, а также бывший барский дом, к которому примыкает юго-восточная часть парка. Это и есть собственно Каминск, или Каминск-1. Другая часть значительно меньше, но более живописна. Особую прелесть ей придает забегающая сюда ненадолго небольшая река Коловерть. Здесь, в научно-исследовательской, или, как ее еще называют, коловертческой части института, расположились лаборатории физиков, химиков, биологов, а также вычислительный центр.
Часто можно услышать такой разговор:
— Ты куда, к коловертцам?
— А ты?
— К каминчанам.
У каминчан земли больше. Зато у коловертцев есть река, тогда как у жителей Каминска-1 только пруд — застоявшаяся протока Коловерти, заросшая с двух сторон и покрытая, как веснушками, яркой зеленью тины. Пруд густо населен комарами и лягушками. Заросли хвоща, достигающего здесь необыкновенно больших размеров, его сочленения, похожие на тонкие кости пальцев какого-то диковинного животного, напоминают о доисторических временах, об эпохе динозавров. Когда-то по этой протоке текла прозрачная вода, но постепенно, точно устав от быстрого движения, она замедлила свой бег, пока окончательно не остановилась. Берега заболотились, заросли осокой, и неподвижная теперь вода пруда, подернутая тонкой пленкой, тихо светится в часы заката.
О Коловерти следует сказать особо. Это река столь чистая, что можно пить ее воду некипяченой. Постоянное журчание у трех валунов напоминает коловертцам о непрекращающемся ее движении. Если долго слушать этот всегда разный и непохожий на все другие звуки шум воды, можно подумать: и куда ей спешить? Откуда столько сил, бодрости и столько воды? А она все бежит, словно не может унять некогда охватившую ее тревогу. Будто птица, потерявшая и теперь разыскивающая своих птенцов.
А если пойти вниз по течению, то можно забрести в такие диковинные места, где, кажется, не бывал человек. Пахнет мятой, сладкой речной травой и еще бог знает чем. То приметишь цаплю, то утку с выводком спугнешь, и она, поспешив спрятать малышей в прибрежных травах, взмахнет неловко крыльями и медленно полетит, отводя от детей и принимая на себя выстрел охотника.
Из темных глубин тихих заводей тянутся толстые, упругие стебли лилий, а к зеркальной глади воды прилепились их ослепительно белые чаши и крепкие, как орешки, желтые шарики кувшинок. Голубые и почти бесцветные стрекозы носятся над водой, плещется мелкая рыба, водомерки заняты извечной своей работой.
Другой такой реки, как Коловерть, не сыщешь, сколько ни ищи. И тот, кому довелось увидеть ее однажды, на всю жизнь будет покорен и заворожен ею. Все реки после этой покажутся ему то слишком однообразными, то слишком мелкими или мутными. Но если спросить такого человека, чем приглянулась ему Коловерть и что в ней такого особенного, то, пожалуй, не объяснит, а только посмотрит странно, будто недоумевая, как это о подобных вещах можно спрашивать.
У коловертчанина особый взгляд, по которому его сразу можно отличить от жителя других мест. У него особенные глаза: в них живет постоянное движение, сменяющееся вдруг тихой, сосредоточенной глубиной. В них как бы заключена неведомая красота тех мест. И подобно тому как только земляк понимает до конца земляка, коловертчанин понимает коловертчанина, а постороннему человеку никогда не понять его. Ибо есть такие вещи, которые невозможно объяснить словами, как нельзя объяснить, в чем, собственно, состоит красота Коловерти.
Иной человек и посмотрит, и воды попьет, и все ему про нее расскажут: из каких подземных глубин берет Коловерть свое начало, и куда впадает, и какой растительно-животный мир ей сопутствует, а он все равно останется равнодушным. А другому, напротив, самый невзрачный изгиб ее покажи да еще в самое неблагоприятное для показа зимнее время, и человек жизнь положит на то, чтобы никогда не расставаться с рекой Коловертью. Такова уж ее особенность. Таков ее секрет.
7
Однако Каминск-1 отличается от Каминска-2, как именуют коловертческую часть института, не только занимаемой площадью и географическим расположением, но и некоторыми деталями распорядка жизни, о чем хорошо осведомлена администрация, проживающая на территории Каминска-1. Число опаздывающих на работу в Каминске-2 заметно больше, чем в Каминске-1. Процент нарушения условий режима в Каминске-2 также выше. Рабочий день тех, кто не связан с вредностью, заканчивается в семнадцать тридцать, а тех, кто связан, — на час или два раньше. В половине шестого каминчане, как им и положено, заполняют площадь перед проходной в ожидании той минуты, когда четыре вертушки, точно насосы, работающие на полную мощность, выкачают их на улицу с институтской территории. Не дай бог, случись в это время затор и давка, очень многих своих сотрудников недосчитает Каминск-1. Что же касается Каминска-2, то не исключено, что ни один из сотрудников, работающих на берегу реки Коловерти, при этом не пострадает. Дело не в том, что большинство коловертцев имеет сокращенный рабочий день, по вредности и даже не в меньшей их численности, хотя и это следует учесть, но в меньшей организованности коловертцев, в том, что коловертец редко уходит домой раньше шести-семи часов вечера. Вечно у него опыты какие-то идут, споры, разговоры — словом, даже тщательный анализ жертв в случае затора в районе проходной показал бы, что с поправкой на различие в численности каминчан и коловертцев процент пострадавших среди последних будет гораздо меньше.
У администрации с коловертцами вечные недоразумения и неприятности. Сотрудникам, у которых нет на то специального разрешения, не позволяют задерживаться в институте после семи часов вечера. Таков порядок. Ни одно окно не должно светиться после этого времени, за исключением окон охраны, дежурных, дирекции и производственного отделения. Окно в неположенное время может светиться по двум причинам: или кто-то, уходя, забыл выключить свет, или кто-то нарушает режим. Первый проступок карается очень строго, ибо, если сотрудник, уходящий последним, забыл выключить свет, он мог также забыть перекрыть воду или оставить включенными электроприборы. Такой сотрудник рассматривается как разгильдяй и — вполне справедливо — как потенциальный поджигатель и затопитель. Второй проступок тоже карается. Увидит дежурный поздним вечером светящееся окно и идет туда, где непорядок, и обычно застает коловертца.
— Ты что же это, — говорит дежурный строго, — режим нарушаешь?
— Нарушаю? — рассеянно отвечает коловертец, а сам тем временем, вытянув длинную шею, продолжает ковырять в приборе отверткой.
— Девятый час.
— Не может быть! — восклицает провинившийся испуганно, будто спал до сих пор, а теперь его разбудили, сказав, что он опоздал на работу.
Ибо всякий житель Каминска знает, что задержка на работе считается таким же нарушением дисциплины, как опоздание. Поэтому коловертец испуганно смотрит на часы и не верит своим глазам.
